Ивану Павловичу, простому леснику и разбойнику из Коноши,
не взявшему грех на душу благодаря этим стихам.
В сон духота и в беспамятство клонит,
Только в душе отчего-то свежо.
В старом раздолбанном общем вагоне
Тёмная муза людей стережёт.
Дедушки в секции. Рядом - ребята,
Средне-статический в общем-то класс.
Их воспитатель скупа и горбата,
Аляповата и пресна анфас.
Старые дядьки напутствуют детям,
Споры их вмиг по костям разобрав.
В тесной вагонной удушливой клети
Очень легко проявляется нрав.
Тот, что с бородкой и голосом резким,
Первую ходку по пьяни словил.
Слово гуманное было столь веско,
Что он не склеил судьбы половин.
Вологда, зона. Усиленный. Карцер.
Школа, как верно готовить чифир.
В хитрых глазах умудренного старца
Мир арестантский. Затворника мир.
Ходка вторая - Карелия, север
Бритвой по горлу мечты полоснул.
Черти в аду поперхнулись бы серой,
Если б следили за ним в ту весну.
Третья была, он, за что, и не помнит
Просто братишка смеется слегка.
Воли несбыточной мартовский гомон
Сделал из молодца старика.
И собеседник его, что напротив
В Коноше вырос, в малинниках кис
Жизнь пролетела в лесах и в работе,
В сладком восторге падения вниз
И троекратной за это расплате...
Скалятся окна, как будто конвой.
Сел за решетку под сотню проклятий,
Вышел согбенный философ-писатель,
Смятый и выжженный черной судьбой,
Но не сломавшийся в ложности истин.
В правде их выбеленной воровской
Больше живого, чем в правильном быте!
Я заразился их вечной тоской.
Выйду, вдохну ненавистной свободы,
Стоимость вздоха сполна оценив.
Поезд, как будто спеша для кого-то
Будет стучать на шансонный мотив.
