В серванте дышат пылью два бокала.
Стекло обожжено касаньем губ
И солнце вертит света хулахуп
По штор кривоизогнутым лекалам.
Молчит, смирившись голая постель,
Забыв бесстыдство простыни измятой.
О руку трется мордой врач усатый,
Мурчит про чай, лекарства и апрель.
На небе оборвали чью-то нить
И только бессловесная посуда
Все так же безрассудно верит в чудо,
Которого теперь не может быть.